— Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита». Не случайно эпиграфом к роману взята фраза Мефистофеля из «Фауста» Гёте: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Роман «Мастер и Маргарита» – это видение Булгаковым причин нашей национальной трагедии. В связи с юбилеем М.А. Булгакова было бы небезынтересно обратиться к истории, связанной с эпиграфом к его роману "Мастер и Маргарита", взятым из третьей сцены первой части трагедии И.В Гёте "Фауст". В этой статье мы рассмотрим произведение Мастер и Маргарита, а также цитаты самых популярных персонажей: кота Бегемота, Иешуа и Воланда.
Проблемы в романе «Мастер и Маргарита»
По мнению автора "Мастера и Маргариты", у каждого человека своё восприятие той или иной ситуации. Например, бедный и богатый смотрят на одну и ту же вещь под разными углами. Когда в жизни происходят неприятности, одни люди сдаются и опускают руки, а другие находят, как из них выбраться. Также Булгаков мог иметь в виду, что люди, оказавшиеся в разных жизненных ситуациях, не поймут друг друга. Как говорится, сытый голодного не разумеет. О жадности "Мастер и Маргарита" Булгакова — цитаты, которые актуальны и сегодня. Во все времена между родственниками при делёжке имущества возникали споры и конфликты. Каждый старался урвать свою часть пирога. Чтобы он был побольше, человек шёл на любые подлости и совершал жестокие вещи.
Автор намекает читателям, что не нужно быть мелочным. Никакая квартира или любое другое имущество не стоят того, чтобы обрывать связь со своими близкими.
Когда царская кровь поэту не помогла, что говорить о обычных сочинителях! После 1905 цензура в России резала все затрагивающие вопросы веры произведения.
Народ не должен рассуждать: народу должно только исполнять обряды. С изменением внешней обрядовой формы положение это, как мы выше уже видели, не только не ослабело, но чудовищно вздулось в России советской. В истинно демократическом государстве размышления активные и публичные рассуждения граждан о природе добра и зла должны бы являться опорой демократии этого государства. Когда же свободная мысль одинаково душилась в старом и душится новом обществе тогда...
Тогда новое общество выступает не антиподом, но наследником всего худшего в обществе старом. Это философское положение через мытарства самого Булгакова и имя опального Пастернака становилось живой и до слёз актуальной темой. Вот какова может быть цена одного Имени... Которое читающие просто домыслили.
А что в этом во всём —- в сопутствующей славе гения травле —- такого особенного?! Ничего особенного: за отгораживающим СССР от остального мира "железным занавесом" всё происходило так же. Занавес для того и существовал, чтобы в СССР действия вырождающейся западной буржуазии прямо не сопоставляли с поступками наших вождей. Например, в оные годы, когда в маленьком Веймаре автор «Фауста» Гёте мимоходом писал эпиграмму, —- в какой-то европейской стране уходил в отставку министр.
Нельзя быть министром, когда над тобой смеётся половина мира! Вот какова иногда бывает сила четырёх строчек! В свою время, власть имущие осмеянные и церковь на Гёте в печати кидались люто. Но ведь изучавший философию в Германии Борис Пастернак-то всё это о Гёте должен был знать знал лучше всех: переводить «Фауста» в сталинское время, —- сам по себе уже Поступок!
Добротный дореволюционный перевод «Фауста» Н. Холодковского переиздавался после 1917-го даже роскошно. Значит, особой нужды в новом переводе не было. Так что, если роман МиМ начинается с гётевского эпиграфа и кому перевод этого эпиграфа приписали одинаково значимо.
Из дореволюционных переводов «Фауста» рассмотрим два наиболее значимые. Есть выдающиеся переводы — Фета только дореволюционные издания и переиздававшийся после 1917-го и более доступный перевод Ник. Холодковского 1858 -1921 , профессора зоологии Военно-медицинской академии и переводчика по призванию. В юности поражённый неохватным универсализмом личности Гёте, после первого в 1878 г.
Универсализм мышления переводимого поэта заставлял Холодковского особенно чётко обозначить в русском переводе сквозные мотивы и скрепляющие текст противопоставленные слова — антонимы: истина — не истина, ложь; свет — добро; ложь — зло и т. Русский язык немецкому не созвучен. Перевод Холодковского нельзя назвать дословным, но можно быть уверенным: если у Гёте —- этот смысл, тот же и у Холодковского. Если у Гёте речи Мефистофеля увертливо софистично темны,- — софизм этот не только сохранён, но почти отмечен указательной галочкой в переводе.
Вот источник эпиграфа —- сцена разоблачения мнимого пуделя — первое явление Мефистофеля доктору Фаусту: Ф а у с т. Как звать тебя? Часть вечной силы я Всегда желавший зла, творивший лишь благое. Кудряво сказано; а проще — что такое?
Ответ Фауста ироничен: если Фауст чёрту не верит, то почему должен верить ему читатель?! Я отрицаю всё — и в этом суть моя. Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться, Годна вся эта дрянь, что на земле живет... Короче всё, что злом ваш брат зовёт, -- Стремленье разрушать, дела и мысли злые Вот это всё — моя стихия.
Он есть пропаганда правды, света, разума» - так признается Фет. Что приводит к ещё более тонкой и опасной софистичности речей М е ф и с т о ф е л я: Я дух, всегда привыкший отрицать. Нет в мире вещи, стоящей пощады. Итак, я то, что ваша мысль связала С понятьем разрушенья зла вреда.
Я части часть, которая была Когда то всем и свет произвела. Свет этот —- порожденье тьмы ночной И отнял место у неё самой. Его удел — поверхность твердых тел. Он к ним прикован, связан с их судьбой, Лишь с помощью их может быть собой, И есть надежда, что когда тела Разрушатся, сгорит и он дотла...
Прямого ответа на вопрос чёрт всеми силами старается не дать. Чёрт перед вами —- младенец... Однако "допрашиваемый" Фаустом нечистый дух вынужден признаться, что с в е т ему ненавистен. Далеко не восторженный юноша, седой переводчик отлично понимал, Что он переводит: о каких священных вещах идёт речь.
Пока неизученной остаётся проблема влияния перевода Фета на правку своего перевода Холодковским. Будучи созвучны подлиннику, оба перевода -- Фета и Холодковского -— созвучны и разговору Воланда с Левием Матвеем в черновых редакциях МиМ не было ни самого Левия, ни разговора в конце МиМ: «Я к тебе, дух зла и повелитель теней ответил вошедший», —- Левий. И далее Воланд всё «перевертывает» -— выше цитированные из двух переводов слова Мефистофеля то есть свои же прошлые слова — приписывает теперь собеседнику — Левию : «Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если б с неё исчезли тени? Ты глуп».
Умный ответ, - ничего не скажешь. Так мог говорить уже согласно новому времени образованный бывший Мефистофель — «прочитавший» гётева «Фауста» во всевозможных изложениях: не может же он без этого прибыть в Москву в двадцатом веке!.. Оба перевода подошли бы как источники цитаты эпиграфа: язык перевода Холодковского — доходчивее и проще для среднего читателя. Есть ли в переводе Пастернака нечто отличное вместе и от Холодковского, и от Фета?
Перевод Пастернака как нельзя более был созвучен — психологически приближен ко времени сталинских репрессий! Ныне, когда культура чтения стремительно летит в пропасть, многие ли поймут, что гётевский «П р о л о г на Небесах» под пером Пастернака неуловимо —- доказать нельзя! Не слишком ли большое созвучие тому, о чём не мыслил великий немецкий поэт: нужно ли это в п е р е в о д е? Иначе и заново переводить зачем?!
Не будь Гёте первым министром герцогства Веймарского и другом герцога Веймарского, знаете, как с ним разобралась бы церковь? Когда костры уже не в моде, есть другие действенные средства! Впрочем, кинжал или отрава гуманнее чёрного воронка, -— согласен. Сам Борис Пастернак уже после присуждения нобелевской премии и вынужденного отказа от неё вследствие травли в родной стране в разговоре с американским композитором Леонардом Берстайном свою позицию устно обозначил так: «Х у д о ж н и к разговаривает с Богом, и тот ставит ему различные представления, чтобы ему было что писать.
Это может быть фарс, как в вашем случае, а может быть трагедия... Всё верно! Перевод в духе безусловной свободы как принципа творчества Великого Гёте. И разве может боль нового - своего поколения не стать частью перевода в новом времени?!
Поколения меняются: суть зла - та же. Гёте не знал о КГБ, но знал об инквизиции: меняется личина, но не суть насилия. Так что, успей Булгаков прочитав перевод Пастернака, то мог бы из этого перевода взять эпиграф.
Так дьявольская интерпретация Писания противопоставляется Божественной. В романе Булгакова дело обстоит несколько сложнее. Там априори присутствуют несколько видов безбожников, которые заведомо неверно относятся к евангельскому тексту. Бездомный холоден, но Христос в его поэме хотя бы живой. Берлиоз страшнее: он пытается сделать христианство одним из мифов. К ним подходит Воланд со словами: «Имейте в виду, Христос существовал».
Прошедшее время в этой фразе для христиан, в понимании которых Христос жив, — уже однозначное доказательство того, что вся дальнейшая история Иешуа — ложь. Но важно ещё и понять, кому же, собственно, принадлежит версия, рассказанная Воландом. Дело в том, что ангел в богословском понимании — это только вестник. Самостоятельно творить доносимые им известия он не способен. Для него невозможен даже момент покаяния, так как пересоздание души — это творческий процесс. На самом деле, на протяжении романа Воланд рассказывает историю, родившуюся в воспалённом сознании мастера, выдавая её за свою. При этом он иногда не отказывает себе в удовольствии «поиграть в бога». Одну из финальных сцен, в которой, вместо апостола, к Воланду приходит творение мастера — безумный Левий Матвей, — можно было бы принять за «суд Воланда». Однако настораживает, что всесильный консультант, как и его свита, иногда чего-то очень боятся.
Например, в последней экранизации Бортко совершенно потеряла свой смысл сцена с буфетчиком. Выходя из «нехорошей квартиры», тот начинает догадываться, с кем связался, и по привычке крестится. В этот момент берет Воланда, по ошибке поданный ему Геллой, превращается в котёнка и убегает. Вызвавший восторг присутствующих сеанс в варьете неожиданно заканчивается, когда из ложи раздаётся крик одной из дам, не выдержавшей вида конферансье, над которым издевается свита Воланда: «Ради Бога не мучьте его». Когда свита на чёрных конях уже покидает Москву, их видит старушка с сельдереем. Стоит ей поднять руку ко лбу — и Азазелло тоже истошно кричит: «Отрежу руку». Когда вместо просьбы о Мастере Маргарита после бала начинает просить за Фриду, не на шутку встревоженный Воланд и заявляет: «Надо заткнуть щели тряпками — сюда проникло милосердие». Вообще же нужно заметить, что зло никогда не появляется в романе само по себе — герои должны позвать его. Мастер начинает эксперименты с евангельским текстом, Маргарита думает: «Душу бы отдала, лишь бы узнать, где сейчас мой любовник».
Другие герои чертыхаются, либо танцуют фокстрот «Аллилуйя», который звучит в книге несколько раз. В финале вся свита вместе с героями покидает Москву вечером Страстной Субботы. Герои Булгакова разминулись с воскресшим Христом; понятно, что Иешуа Мастера здесь никого не спасает. Был ли Булгаков сатанистом? На фоне всего сказанного выше, решительный приговор писателю, который выносили богословы в начале 2000-х, выглядит несправедливым. Сложно представить, чтобы автор, публично так и не отказавшийся от идей «Белой гвардии», за которую его перестали печатать, в 30-е годы живший очень сложно, ночами писал антихристианский роман. Вести атеистическую или сатанинскую пропаганду в тогдашнем СССР вполне можно было открыто и без подобных сложностей.
Вспомните характеристику Скалозуба из «Горя от ума» Грибоедова: «Хрипун, удавленник, фагот». Все три метафоры работают на образ военного с сильно затянутой талией. В блогах на «Меле» можно почитать о других смыслах этого слова: на итальянским fagotto — это «связка веток, согнутая пополам», на французском fagotin — «шут», fagot — тоже «вязанка дров», а выражение sentir le fagot означает «отдавать ересью» буквально — связками веток для костра, на которых в Средние века сжигали еретиков. Коровьев — идеальное сочетание демонического и шутовского. Прямо и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра… поправиться… бывшему регенту! Так называют дирижера хора певчих или человека, который управляет государством, если законный наследник — несовершеннолетний. А в Москве бывший регент Коровьев распоряжается судьбами людей, действуя от имени «мессира» — Воланда. По словарю Даля, «гаер» — арлекин, паяц, шут в народных игрищах. Он смешит людей пошлыми шутками и кривляньями. В «Мастере и Маргарите» место гаерам как раз в театре Варьете. Реторта — это лабораторный аппарат для перегонки веществ и проведения химических реакций. И, если верить легендам о Фаусте, для создания искусственных людей — гомункулов.
20 цитат из книг Михаила Булгакова
В «Мастере и Маргарите» червонцы были, конечно, волшебные — они сыпались с потолка Варьете, и только при использовании по назначению оказывалось, что их не существует. В галерее собрали цитаты из «Мастера и Маргариты», чью мудрость можно познать и без знания сюжета. Смотрите видео онлайн «МАСТЕР И МАРГАРИТА Цитаты из культового романа М.А. Булгакова» на канале «Оттенки чувств» в хорошем качестве и бесплатно, опубликованное 25 июля 2023 года в 13:56, длительностью 00:05:00, на видеохостинге RUTUBE. Любимые цитаты из романа «Мастер и Маргарита». По этой причине большинство цитат из романа, будучи вырванными из повествования, становятся либо.
Эпиграф к роману
Всё это не более чем уловка, хитрость, сознательно используемая автором, чтобы путать придирчивую цензуру... Эпиграф избран М. Булгаковым, вероятно, одновременно с рождением замысла самого романа, настолько точно отражает он суть произведения и стиль самого автора. С одной стороны он изначально обозначает то, что «закатный» роман повествует о силах зла, «Ершалаимской тьмы», которая покрыла всю Россию. С другой, автор как бы льстит И. Сталину, называя его чудовищные деяния благом.
Обычно он используется, как предисловие к повествованию либо подчеркивает основную идею, которую хотел выразить автор. В качестве эпиграфов чаще всего используют цитаты из других произведений. Очень популярны фрагменты из Библии и отрывки евангелических текстов. В своем известном всем романе «Мастер и Маргарита» М. Булгаков использовал строфу из драматической поэмы «Фауст», написанной его любимым Гете. Приблизительно звучит так: Я есть часть той силы, что вечно желает зла и вечно совершает благо. Эти слова принадлежат Мефистофелю.
И если Священное Писание — Богодухновенно, то источник вдохновения романа о Иешуа также просматривается без труда. Собственно говоря, повествование о событиях в Ершалаиме начинает именно Воланд в сцене на Патриарших прудах, а текст Мастера — лишь продолжение этого рассказа [15]. Мастер, соответственно, в процессе работы над романом о Пилате находился под особым воздействием дьявольским. Булгаков показывает последствия подобного воздействия на человека. Цена вдохновения и тайна имени Во время работы над романом Мастер замечает в себе перемены, которые сам расценивает как симптомы психического заболевания. Но он ошибается. Вообще-то, в данном случае Булгаков несколько идеализировал ситуацию: художник действительно, почерпнув вдохновение от источника всякого зла и тления, начинает испытывать по отношению к своему творению ненависть и рано или поздно уничтожает его. А что такое художник без вдохновения?.. Рано или поздно он вслед за своим произведением уничтожает и себя. За что такое Мастеру?.. В мировоззрении Мастера реальность сатаны очевидна и не подлежит никакому сомнению — недаром он сразу же узнает его в иностранце, беседовавшем на Патриарших прудах с Берлиозом и Иваном 402. Но для Бога в мировоззрении Мастера не находится места — с реальным, историческим Богочеловеком Иисусом Христом мастеровский Иешуа не имеет ничего общего. Здесь и раскрывается тайна самого этого имени — Мастер. Он не просто писатель, он именно творец, мастер нового мира, новой реальности, в которой себя он в порыве самоубийственной гордости ставит на роль Мастера и Творца. Мастер создал идею нового мира, в котором реальна лишь одна духовная сущность — сатана. О болезни этой души уже было сказано… Ад, вынесенный за скобки Конец романа знаменуется этаким Happy End-ом. Похоже на то, но именно похоже. На языке православного богословия это место называется адом… Куда ведет читателя роман Ведет ли роман читателя к Богу? Но верно ли с научной то есть — атеистической точки зрения изложил Михаил Булгаков события, происшедшие в Палестине две тысячи лет назад? Быть может, есть какие-то основания предполагать, что исторический Иисус из Назарета — совсем не описанный Булгаковым Иешуа Га-Ноцри? Но тогда — кто Он?.. Итак, отсюда следует, что читатель логически неизбежно обязан перед своей совестью встать на путь поиска Бога, на путь богопознания. Примечания [1] Архиепископ Иоанн Шаховской. Метафизический реализм. Петрозаводск, 1992 г. Рукописи не горят? Пермь, 1999 г. Из фотоархива М. Белая гвардия. Мастер и Маргарита. Минск, 1988 г. Или какой выкуп даст человек за душу свою? Михаил Булгаков: уроки судьбы.
Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится. Что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет! Я — историк. Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история! Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая! Вы когда умрете? Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут! Ты произнёс свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги.
Что значит эпиграф к роману Мастер и Маргарита?
О романе «Мастер и Маргарита» «с последующим его разоблачением». Философское содержание романа Булгакова "Мастер и Маргарита" | Сочинение по литературе Роман Булгакова Мастер и Маргарита не был опубликован при жизни автора и увидел свет лишь в середине 60-х годов. «Мастер и Маргарита» — пронзительная история любви, сатира на советское общество и борьба добра со злом. Узнайте несколько малоизвестных фактов о легендарном романе Михаила Булкагова "Мастер и Маргарита": скрытые смыслы произведения, прототипы главных и второстепенных героев, почему роман называли пророческим. Самые необычные и запоминающиеся цитаты из романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита". «Ма́стер и Маргари́та» — роман Михаила Афанасьевича Булгакова, работа над которым началась, по одним данным, в 1928 году, по другим — в 1929-м.
Цитаты из «Мастера и Маргариты»
Иван и Михаил подозревают, что незнакомец шпион или сумасшедший. Тот, будто прочитав их мысли, показывает свои документы и представляется Воландом — специалистом по черной магии. Он также утверждает, что Иисус существует. Воланд начинает рассказывать им историю. Две тысячи лет назад римский прокуратор Понтий Пилат рассматривает дело философа и проповедника Иешуа Га-Ноцри. Он мучается головной болью и раздражен. Однако представший перед ним мужчина не похож на смутьяна, как гласит обвинение. При этом он вызывает симпатию у прокуратора своими речами, а также избавляет его от головной боли. Понтий Пилат просит первосвященника Каифу помиловать Иешуа, но тот отказывает, считая проповедника опасным. Тогда прокуратор объявляет приговор, в котором Иешуа приговаривается к казни вместе с двумя разбойниками. Рассказав эту историю, Воланд неожиданно утверждает, что сам был свидетелем только что описанных событий.
Это доказывает Ивану и Берлиозу, что тот спятил. Михаил идет к телефонной будке позвонить, встречая на пути какого-то странного типа в клетчатой одежде. Тот указывает в сторону выхода с аллеи. В этот момент из-за поворота показывается трамвай, Берлиоз хочет остановиться, но не может — на асфальте разлито что-то скользкое. Михаилу отрезает трамваем голову. Иван, наблюдавший всю эту сцену, пытается поймать Воланда. Однако тот двигается со странной скоростью — сколько ни беги, не догонишь. К нему присоединяется тот самый тип в клетчатом, а затем и огромный черный кот, передвигающийся на двух лапах. Иван в поисках мага забегает в какую-то квартиру, откуда берет иконку. А затем идет купаться в Москву-реку, где у него воруют одежду.
Ему вызывают психиатрическую бригаду, которая забирает его. Так Иван оказывается заперт в лечебнице. Утром он видит в комнате незнакомца. Тот представляется Воландом и говорит, что Степан сам позвал его. Незнакомец также утверждает, что они заключили контракт на сеансы черной магии в театре. Затем из зеркала появляется мужчина, который что-то делает и у Лиходеева кружится голова. Просыпается он уже в Ялте. Затем клетчатый тип вручает пачку рублей Никанору Ивановичу Босому, чтобы Воланд мог остаться в квартире Берлиоза. Тот с радостью принимает деньги, однако через время к нему заявляется НКВД и обнаруживает в свертке доллары. В Варьете начинаются поиски пропавшего Лиходеева.
Этим занимаются Варенуха и Римский. Они получают несколько срочных телеграмм из Ялты, в связи с чем Римский приказывает Варенухе собрать их и идти докладывать соответствующим органам. Тем временем Иван пытается на бумаге изложить события прошедшего дня. А в полночь раздается звон ключей и в палату к Бездомному проникает неизвестный мужчина. Чуть ранее вечером Воланд устраивает сеанс черной магии. Он сам в выступлении не участвует. Просто смотрит, как изменились люди. Развлекаются Коровьев тип в клетчатом и Бегемот. Сначала они показывают карточные фокусы, потом вызывают дождь из денег. Затем прямо на сцене свита Воланда открывает французский магазин моды, куда приглашают женщин.
Из магазина те возвращаются полностью обновленные — в дорогих нарядах. Один из зрителей требует разоблачения фокусов, и Коровьев разоблачает его измену жене. Видя, что в зале начинается суматоха, Воланд и его свита растворяются в воздухе. В палате Ивана Бездомного мужчина объясняет, что он пациент, но ранее стащил связку ключей и периодически скрашивает скуку походами в гости. Он называет себя Мастером и рассказывает Ивану историю своей жизни, а также говорит, что ее разрушил Понтий Пилат, о котором мужчина написал роман. Однажды на Тверской Мастер увидел женщину, которая шла ему навстречу с букетом. Встретившись взглядами, они поняли, что созданы друг для друга и дальше пошли под руку вместе. Мастером мужчину начала звать любимая, так как ей понравился роман. Девушка была замужем, но постоянно ходила к Мастеру в его подвальчик, где они вместе проводили время и были счастливы. Через время Мастер отнес роман в издательства, однако там религиозную тему сочли неприемлемой.
Одна редакция согласилась напечатать отрывок, но он получил разгромную критику. В то же время Мастер связался с лицемерным журналистом по имени Алоизий Могарыч. Мужчина перестал спать. В одну из ночей Мастер решил сжечь свою рукопись, однако вовремя вернулась любимая и частично ее спасла. Затем она ушла, чтобы расстаться с мужем, но в это время Мастера арестовали.
Но мы видим, что в романе Булгакова этот персонаж наделен определенным благородством.
Время от времени он даже совершает добрые поступки, хотя вполне ясно, что конечная цель его совсем иная. Булгаковский сатана является достаточно романтизированным героем. Даже злодейства, которые он творит, в каком-то смысле могут показаться читателю оправданными. К примеру, людей, которые гибнут благодаря козням Воланда, совсем нельзя назвать светлыми личностями. Их смерти являются закономерным следствием их собственных деяний.
Очевидно, что этим посылом М. Булгаков изначально предлагает читателям самим задуматься над тем, что с ними всеми происходит, ставя перед ними вечный философский вопрос о добре и зле.
Послесловие: Разве можно назвать благом убийство матери и его невинного младенца в главе 22?.. А Воланд смотрит на него, улыбаясь.. Оценка произведения:.
Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: — Я могу перерезать этот волосок. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку? Арестант недоуменно поглядел на прокуратора. Ты всех, что ли, так называешь?
Можете дальнейшее не записывать, — обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту: — В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом? С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я. В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны.
Быть может, ей пришла мысль, вить там гнездо. В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора. Оставалось это продиктовать секретарю. Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю.
Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль. Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились. Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что-то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества... Пилат напрягся, изгнал видение, вернулся взором на балкон, и опять перед ним оказались глаза арестанта.
Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти. Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил... Его этот вопрос чрезвычайно интересовал. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова. Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой. Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь.
Молчание на балконе некоторое время нарушала только песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалась над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками. Первым заговорил арестант: — Я вижу, что совершается какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль. Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, — прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, — тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди? Так много лет тому назад в долине дев кричал Пилат своим всадникам слова: «Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался! А затем, понизив голос, он спросил: — Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов?
Покрепче помолись! Впрочем, — тут голос Пилата сел, — это не поможет. Жены нет? Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспаленные, в красных жилках белки глаз и сказал: — Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты? О, боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твое место? Я твоих мыслей не разделяю! И слушай меня: если с этой минуты ты произнесешь хотя бы одно слово, заговоришь с кем-нибудь, берегись меня! Повторяю тебе: берегись.
И когда секретарь и конвой вернулись на свои места, Пилат объявил, что утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри, и секретарь записал сказанное Пилатом. Через минуту перед прокуратором стоял Марк Крысобой. Ему прокуратор приказал сдать преступника начальнику тайной службы и при этом передать ему распоряжение прокуратора о том, чтобы Иешуа Га-Ноцри был отделен от других осужденных, а также о том, чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чем бы то ни было разговаривать с Иешуа или отвечать на какие-либо его вопросы. По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балкона. Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец со сверкающими на груди львиными мордами, с орлиными перьями на гребне шлема, с золотыми бляшками на портупее меча, в зашнурованной до колен обуви на тройной подошве, в наброшенном на левое плечо багряном плаще. Это был командующий легионом легат. Его прокуратор спросил о том, где сейчас находится себастийская когорта. Легат сообщил, что себастийцы держат оцепление на площади перед гипподромом, где будет объявлен народу приговор над преступниками. Тогда прокуратор распорядился, чтобы легат выделил из римской когорты две кентурии.
Одна из них, под командою Крысобоя, должна будет конвоировать преступников, повозки с приспособлениями для казни и палачей при отправлении на Лысую Гору, а при прибытии на нее войти в верхнее оцепление. Другая же должна быть сейчас же отправлена на Лысую Гору и начинать оцепление немедленно. Для этой же цели, то есть для охраны Горы, прокуратор попросил легата отправить вспомогательный кавалерийский полк — сирийскую алу. Когда легат покинул балкон, прокуратор приказал секретарю пригласить президента Синедриона, двух членов его и начальника храмовой стражи Ершалаима во дворец, но при этом добавил, что просит устроить так, чтобы до совещания со всеми этими людьми он мог говорить с президентом раньше и наедине. Приказания прокуратора были исполнены быстро и точно, и солнце, с какой-то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа. В саду было тихо. Но, выйдя из-под колоннады на заливаемую солнцем верхнюю площадь сада с пальмами на чудовищных слоновых ногах, площадь, с которой перед прокуратором развернулся весь ненавистный ему Ершалаим с висячими мостами, крепостями и — самое главное — с не поддающейся никакому описанию глыбой мрамора с золотою драконовой чешуею вместо крыши — храмом Ершалаимским, — острым слухом уловил прокуратор далеко и внизу, там, где каменная стена отделяла нижние террасы дворцового сада от городской площади, низкое ворчание, над которым взмывали по временам слабенькие, тонкие не то стоны, не то крики. Прокуратор понял, что там на площади уже собралась несметная толпа взволнованных последними беспорядками жителей Ершалаима, что эта толпа в нетерпении ожидает вынесения приговора и что в ней кричат беспокойные продавцы воды. Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника на балкон, с тем чтобы укрыться от безжалостного зноя, но Каифа вежливо извинился и объяснил, что сделать этого не может.
Пилат накинул капюшон на свою чуть лысеющую голову и начал разговор. Разговор этот шел по-гречески. Пилат сказал, что он разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор. Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар-равван и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом. Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника пасхи. Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Вар-раввана или Га-Ноцри? Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен, и ответил: — Синедрион просит отпустить Вар-раввана.
Прокуратор хорошо знал, что именно так ему ответит первосвященник, но задача его заключалась в том, чтобы показать, что такой ответ вызывает его изумление. Пилат это и сделал с большим искусством. Брови на надменном лице поднялись, прокуратор прямо в глаза поглядел первосвященнику с изумлением. Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована. В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его.
Вар-равван гораздо опаснее, нежели Га-Ноцри. В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осужденных, кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Каифа прямо в глаза посмотрел Пилату и сказал тихим, но твердым голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар-раввана. Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз. Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средства, кроме смерти. Но не эта мысль поразила сейчас Пилата.
Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное: показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал. Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие... Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе с ними двинулся и сам Пилат. Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бессилия.
Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок. Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее прокуратор, он выразил на своем лице удивление. Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон? Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку. Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа?
Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет ни в какую щель! Да не только мышь, не проникнет даже этот, как его... Кстати, ты знаешь такого, первосвященник? Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему, — и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, — это я тебе говорю — Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье! Он вознес руку к небу и продолжал: — Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!
Не нужно было подбирать слова. Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью!
Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил: — Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат? Каифа смолк, и прокуратор услыхал опять как бы шум моря, подкатывающего к самым стенам сада Ирода великого. Этот шум поднимался снизу к ногам и в лицо прокуратору.
А за спиной у него, там, за крыльями дворца, слышались тревожные трубные сигналы, тяжкий хруст сотен ног, железное бряцание, — тут прокуратор понял, что римская пехота уже выходит, согласно его приказу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников предсмертный парад. Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно: — Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать. В изысканных выражениях извинившись перед первосвященником, он попросил его присесть на скамью в тени магнолии и обождать, пока он вызовет остальных лиц, нужных для последнего краткого совещания, и отдаст еще одно распоряжение, связанное с казнью. Каифа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался в саду, а Пилат вернулся на балкон. Там ожидавшему его секретарю он велел пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты, а также двух членов Синедриона и начальника храмовой стражи, ожидавших вызова на следующей нижней террасе сада в круглой беседке с фонтаном. К этому Пилат добавил, что он тотчас выйдет и сам, и удалился внутрь дворца. Пока секретарь собирал совещание, прокуратор в затененной от солнца темными шторами комнате имел свидание с каким-то человеком, лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить. Свидание это было чрезвычайно кратко.
Прокуратор тихо сказал человеку несколько слов, после чего тот удалился, а Пилат через колоннаду прошел в сад. Там в присутствии всех, кого он желал видеть, прокуратор торжественно и сухо подтвердил, что он утверждает смертный приговор Иешуа Га-Ноцри, и официально осведомился у членов Синедриона о том, кого из преступников угодно оставить в живых. Получив ответ, что это — Вар-равван, прокуратор сказал: — Очень хорошо, — и велел секретарю тут же занести это в протокол, сжал в руке поднятую секретарем с песка пряжку и торжественно сказал: — Пора! Тут все присутствующие тронулись вниз по широкой мраморной лестнице меж стен роз, источавших одуряющий аромат, спускаясь все ниже и ниже к дворцовой стене, к воротам, выходящим на большую, гладко вымощенную площадь, в конце которой виднелись колонны и статуи Ершалаимского ристалища. Лишь только группа, выйдя из сада на площадь, поднялась на обширный царящий над площадью каменный помост, Пилат, оглядываясь сквозь прищуренные веки, разобрался в обстановке. То пространство, которое он только что прошел, то есть пространство от дворцовой стены до помоста, было пусто, но зато впереди себя Пилат площади уже не увидел — ее съела толпа. Она залила бы и самый помост, и то очищенное пространство, если бы тройной ряд себастийских солдат по левую руку Пилата и солдат итурейской вспомогательной когорты по правую — не держал ее. Итак, Пилат поднялся на помост, сжимая машинально в кулаке ненужную пряжку и щурясь. Щурился прокуратор не оттого, что солнце жгло ему глаза, нет!
Он не хотел почему-то видеть группу осужденных, которых, как он это прекрасно знал, сейчас вслед за ним возводят на помост. Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте на каменном утесе над краем человеческого моря, незрячему Пилату в уши ударила звуковая волна: «Га-а-а... Волна не дошла до низшей точки и неожиданно стала опять вырастать и, качаясь, поднялась выше первой, и на второй волне, как на морском валу вскипает пена, вскипел свист и отдельные, сквозь гром различимые, женские стоны. Он выждал некоторое время, зная, что никакою силой нельзя заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет все, что накопилось у нее внутри, и не смолкнет сама. И когда этот момент наступил, прокуратор выбросил вверх правую руку, и последний шум сдуло с толпы. Тогда Пилат набрал, сколько мог, горячего воздуха в грудь и закричал, и сорванный его голос понесло над тысячами голов: — Именем кесаря императора! Тут в уши ему ударил несколько раз железный рубленый крик — в когортах, взбросив вверх копья и значки, страшно прокричали солдаты: — Да здравствует кесарь! Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце. Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг, и над толпою полетели хриплые арамейские слова: — Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни — повешению на столбах!
И эта казнь сейчас совершится на Лысой Горе! Вот они перед вами! Пилат указал вправо рукой, не видя никаких преступников, но зная, что они там, на месте, где им нужно быть. Толпа ответила длинным гулом как бы удивления или облегчения. Когда же он потух, Пилат продолжал: — Но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по выбору Малого Синедриона и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь! Пилат выкрикивал слова и в то же время слушал, как на смену гулу идет великая тишина. Теперь ни вздоха, ни шороха не доносилось до его ушей, и даже настало мгновение, когда Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо. Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать: — Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу...
Он сделал еще одну паузу, задерживая имя, проверяя, все ли сказал, потому что знал, что мертвый город воскреснет после произнесения имени счастливца и никакие дальнейшие слова слышны быть не могут. Тут ему показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист. Пилат повернулся и пошел по мосту назад к ступеням, не глядя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, чтобы не оступиться. Он знал, что теперь у него за спиною на помост градом летят бронзовые монеты, финики, что в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи, чтобы увидеть своими глазами чудо — как человек, который уже был в руках смерти, вырвался из этих рук! Как легионеры снимают с него веревки, невольно причиняя ему жгучую боль в вывихнутых на допросе руках, как он, морщась и охая, все же улыбается бессмысленной сумасшедшей улыбкой. Он знал, что в это же время конвой ведет к боковым ступеням троих со связанными руками, чтобы выводить их на дорогу, ведущую на запад, за город, к Лысой Горе. Лишь оказавшись за помостом, в тылу его, Пилат открыл глаза, зная, что он теперь в безопасности — осужденных он видеть уже не мог. К стону начинавшей утихать толпы примешивались теперь и были различимы пронзительные выкрики глашатаев, повторявших одни на арамейском, другие на греческом языках все то, что прокричал с помоста прокуратор.
Кроме того, до слуха долетел дробный, стрекочущий и приближающийся конский топот и труба, что-то коротко и весело прокричавшая. Этим звукам ответил сверлящий свист мальчишек с кровель домов улицы, выводящей с базара на гипподромскую площадь, и крики «берегись! Солдат, одиноко стоявший в очищенном пространстве площади со значком в руке, тревожно взмахнул им, и тогда прокуратор, легат легиона, секретарь и конвой остановились. Кавалерийская ала, забирая все шире рыси, вылетела на площадь, чтобы пересечь ее в сторонке, минуя скопище народа, и по переулку под каменной стеной, по которой стлался виноград, кратчайшей дорогой проскакать к Лысой Горе. Летящий рысью маленький, как мальчик, темный, как мулат, командир алы — сириец, равняясь с Пилатом, что-то тонко выкрикнул и выхватил из ножен меч. Злая вороная взмокшая лошадь шарахнулась, поднялась на дыбы. Вбросив меч в ножны, командир ударил плетью лошадь по шее, выровнял ее и поскакал в переулок, переходя в галоп. За ним по три в ряд полетели всадники в туче пыли, запрыгали кончики легких бамбуковых пик, мимо прокуратора понеслись казавшиеся особо смуглыми под белыми тюрбанами лица с весело оскаленными, сверкающими зубами. Поднимая до неба пыль, ала ворвалась в переулок, и мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной.
Закрываясь от пыли рукой и недовольно морща лицо, Пилат двинулся дальше, устремляясь к воротам дворцового сада, а за ним двинулся легат, секретарь и конвой. Было около десяти часов утра. Глава 3. Седьмое доказательство — Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, — сказал профессор. Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и увидел, что на Патриарших вечер. Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. В аллеях на скамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах квадрата, кроме той, где были наши собеседники. Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему.
А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось? Это может кто подтвердить! Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся: — Дело в том... И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас — никому ни слова и полный секрет!.. Наступило молчание, и Берлиоз побледнел. Вот так история! Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, — не противоречь, мол, ему, — но растерявшийся поэт этих сигналов не понял. Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное...
А вы одни приехали или с супругой? Вы где остановились? Нигде, — ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам. А в «Метрополе» чудесные номера, это первоклассная гостиница... Перестаньте вы психовать. Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей. Ведь вы не знаете города... План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать до ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев о том, что вот, мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в состоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то получается какая-то неприятная чепуха.
Ну что же, позвоните, — печально согласился больной и вдруг страстно попросил: — Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено. А профессор тотчас же как будто выздоровел и посветлел. Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя и отчество известны профессору также из каких-нибудь газет. А профессор прокричал, сложив руки рупором: — Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев? И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о существовании Киевского дяди?
Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверно, ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы эти липовые? Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить! Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят! И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше. Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя.
Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки. Михаил Александрович так и попятился, но утешил себя тем соображением, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять. Прямо, и выйдете куда надо.
Примеры сочичений: Образ Воланда и его место в художественной системе романа "Мастер и Маргарита"
это слова Мефистофеля (дьявола) – одного из персонажей драмы И. Гете «Фауст». Никогда и ничего не просите у сильных мира сего. Эпиграф романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» — взят из «Фауста» Гете. В связи с юбилеем М.А. Булгакова было бы небезынтересно обратиться к истории, связанной с эпиграфом к его роману "Мастер и Маргарита", взятым из третьей сцены первой части трагедии И.В Гёте "Фауст".